Максим Орешкин: Россия прошла нижнюю точку кредитного цикла

Министр экономического развития РФ Максим Орешкин принял участие в работе Международного финансового конгресса, открывшегося в Санкт-Петербурге.

"Россия прошла нижнюю точку кредитного цикла",- сказал Министр, открывая "Диалог с Председателем ЦБ".
"Мы видим, как банки постепенно осознают, что начался новый цикл роста и на этот рост реагирует кредитная активность банков. Здесь мы ожидаем активизации кредитной активности осенью, что поддержит экономический рост", - сказал Глава Минэкономразвития.

Cтенограмма

Эльвира Набиуллина: Один из наших предыдущих спикеров говорил о том, как важно скоординировано работать Центральному банку с федеральными органами. У Максима Станиславовича опыт работы и в Министерстве финансов, и в Центральном Банке. Он понимает роль финансового сектора, финансового развития для обеспечения экономического роста. Как вы видите, где находится наша экономика и, какие тенденции развития экономики сегодня?

Максим Орешкин: Эльвира Сахипзадовна, спасибо за приглашение, форум за последние годы стал очень представительной площадкой и те темы, которые здесь поднимаются, очень важны. Очень хорошо, что здесь собирается все финансовое сообщество. И диалог между Центральным Банком и финансовым сообществом идет очень активно.

Говоря об экономике важно понимать, чем характеризуется та точка экономического цикла, в которой мы сейчас находимся, потому что это тот момент, который определяет и то, как нужно строить бизнес модели и то, на что нужно ориентироваться и в финансовом, и в нефинансовом секторе.

Я бы три основных момента выделил, которые характеризуют текущую ситуацию с положительной стороны.
Первое – то, что закончилась адаптация к внешним шокам. Мы видим уже низкую инфляцию, устойчивый платежный баланс и бюджетный баланс. Второй момент – то, что мы прошли нижнюю точку кредитного цикла. За последние несколько лет у нас произошло серьезное сокращение кредитной нагрузки в первую очередь населения. Это закладывает хорошие перспективы на новый кредитный цикл, на рост кредитных портфелей в будущие годы. Третий момент – за всеми этими изменениями нужно констатировать, что у нас отсутствуют значимые структурные дисбалансы в экономике, отсутствуют пузыри. Это говорит о том, что тот экономический рост, который начался, может быть устойчивым, и может длиться несколько лет без каких-то серьезных шоков.

Второй очень важный момент – то, что экономика в целом стала гораздо более устойчивой к внешним шокам. Здесь большую роль играет политика Центрального Банка, политика инфляционного таргетирования, которая привела нашу экономику в равновесие с низкой инфляцией, и все, что делается для обеспечения финансовой стабильности, потенциальные меры. Все пытаются нарисовать те возможные риски, которые будут в будущем.

Со стороны Правительства – тоже очень важные шаги сделаны. На прошлой неделе в первом чтении были приняты новые бюджетные правила, чтобы снизить долгосрочные бюджетные риски. В феврале был введен специальный механизм покупки-продажи валюты в объёме дополнительных нефтегазовых доходов. Это тоже механизм, который сглаживает колебания внешней конъюнктуры на внутренний цикл.

Если пару слов сказать по текущим данным, то начался новый цикл экономического роста – ВВП сейчас за январь-май растет на 1,3%. По нашим ожиданиям, осень может стать еще одним позитивным моментом в развитии экономики – здесь важную роль сыграет финансовый сектор. Мы видим, как банки постепенно один за одним осознают, что начался новый цикл роста и на него реагирует кредитная активность банков. Поэтому здесь мы ожидаем активизации кредитной активности осенью, что поддержит в целом экономический рост.

Есть у нас и факторы, которые играют против экономического роста в этом году. Это ситуация с сельским хозяйством, связанная с погодой, это и некоторые негативные последствия ограничений добычи и снижение инвестиционной активности нефтяного сектора. Ограничение добычи стало позитивным моментом, снизило колебание внешней конъюнктуры, но есть у него и некоторое побочное негативное последствие. В целом по году прогноз у нас остается неизменным, мы ожидаем увидеть рост 2%. Я очень рад, что у нас прогнозы Центрального Банка с каждым кварталом постепенно приближаются к этой цифре. Думаю, осенью мы увидим уже от Центрального Банка цифру в 2%.

По инфляции. Здесь тоже картина, несмотря на рост до 4,4% в июне, очень оптимистичная. Потому что главную роль тут сыграла плохая погода и цены на овощи. У нас на самом деле с начала года накоплено 2,3% инфляции. Из них 0,8% - это цены на овощи. Причем вклад на 0,3% произошел только в июне. Мы видим, что цены на эту группу товаров уже пошли вниз. В последнюю неделю данные говорят, что тренд здесь разворачивается. Новый урожай приходит на рынки. Поэтому до конца августа мы ожидаем, что этот фактор в значительной степени уйдет, и мы увидим общую инфляцию ближе к базовой.

Третья история – это платежный баланс. Буквально на днях Центральный Банк опубликовал оценку за второй квартал. Впервые за долгий период времени мы вернулись к состоянию дефицита. У нас минус 300 миллионов долларов, по оценке Банка, дефицит текущего счета. В третьем квартале мы ожидаем дефицит на уровне 5 миллиардов долларов. Но по большему счету, это нормальная ситуация, потому что в том числе и банковская система накопила значимый объем валютных активов в первом полугодии. При этом валютные активы сейчас постепенно используются экономикой на финансирование дефицита текущего счета. Да, рубль несколько ослабел. Да, может быть какое-то давление здесь еще сохранится, но плавающий курс подразумевает определенную волатильность, к ней нужно быть готовыми и ничего здесь страшного и экстремального нет.

Если говорить про экономику и смотреть в будущее. Я думаю, два очень важных момента, которые может быть нам удастся еще подробнее обсудить – это структурные моменты. Первое – это то, что экономика переходит в низкий инфляционный режим. Переход в низкую инфляцию после длительного периода высокой инфляции – это очень большое изменение как в целом для экономики, и, конечно, в особенности для финансового сектора, финансового посредничества. И вторая история, с точки зрения тенденций экономического роста, – это то, что постепенно фактор восстановительного роста, который имеет место быть в настоящий момент, будет себя исчерпывать. Мы будем все больше натыкаться на разного рода ограничения. И два ключевых ограничения, как мне кажется, - это ограничения на рынке труда – нехватка квалифицированных кадров. Вторая история – это ограничения, связанные с инфраструктурой. Вот в эти два ограничения мы будем утыкаться, и они будут мешать экономике расти быстрее, поэтому их нужно адресовать через структурные изменения в бюджете и в целом в экономической политике. И только в случае успеха этих структурных изменений, у нас будут более высокие темпы экономического роста.

Эльвира Набиуллина: По сути дела те ресурсы, которые есть в экономике не работают на расширение инвестиций? Что мы можем сделать, чтобы снижать инфляцию?

Максим Орешкин: Здесь, действительно, не только история с овощами, которая очень ярко проявилась в этом году, но можно привести и историю с ценами на авиабилеты. Летний сезон, авиабилеты на южные направления резко взлетают в цене, опять же та же волатильность, то же ощущение роста цен, высоких цен, которые негативно влияют на инфляционные ожидания.

Главная проблема – неразвитость инфраструктуры. Именно поэтому Президент, когда выступал на Санкт-Петербургском экономическом форуме, очень много внимания уделил развитию инфраструктуры и подключения именно частных денежных ресурсов в развитие инфраструктуры. Потому что частные деньги в инфраструктуре, - это не только возможность построить тот или иной объект, это возможность построить его более дешево и эффективно, и на этапе эксплуатации тоже иметь более низкие издержки. Потому что во многом неразвитость инфраструктуры – следствие того, что мы имеем завышенные издержки на всех стадиях реализации инфраструктурных проектов.

Комплексный подход – то, над чем мы сейчас работаем, это общая программа развития инфраструктуры, которая будет касаться всех основных направлений, это и транспорт, и логистика, связь, энергетика, ЖКХ, социальная инфраструктура. Задача – преодолеть проблемы, которые связаны с несовершенством законодательства, правоприменения.

Мы все говорим о той истории, которая произошла в Башкирии, таких историй быть не должно. Те инвесторы, которые инвестируют в проекты ГЧП, должны быть защищены и чувствовать, что государство стоит на их стороне. Я думаю, здесь тоже история в ближайшее время разрешится. Затем будем принимать все необходимые поправки в законодательство, чтобы было невозможно повторение таких историй. Всю программу с поправками мы планируем на осень.

Вы упомянули вопрос подзаконных актов. Действительно, тему с сельским хозяйством, логистикой в сельском хозяйстве мы посмотрели. Минсельхоз с 2006 года не может принять подзаконные акты, которые разрешит в принципе появление законодательства, которое сейчас есть для реализации этих проектов. Минсельхоз не может. Мы сейчас попробуем это взять на себя, подготовить необходимые нормативно-правовые акты. Промедление – мы уже видим, к каким негативным последствиям в экономике это привело.

Еще одного момента хотелось бы коснуться. Действительно, волатильность инфляции влияет на инфляционные ожидания. Здесь очень важно, и Центральному Банку в том числе, двигаться в сторону изменения коммуникационной политики, и больше уделять внимания показателям базовой инфляции. Если посмотреть на то, что происходит с инфляционной динамикой сейчас, то все говорят, что инфляция выросла до 4,4%. И акцент и в материалах банка России, и публичное обсуждение идет вокруг этой цифры. Одновременно с этим базовая инфляция упала до 3,5 - 3,8%. Что существенно ниже 4%. Про это говорят мало, а это есть на самом деле тот базовый тренд, над которым Центральный Банк с этой политикой работает.

Эльвира Набиуллина: Мы можем рассчитывать на долгосрочную предсказуемость. Какова будет политика Правительства в этой части?

Максим Орешкин: Если посмотреть на то, как Правительство здесь действовало последние несколько лет, то стабильность уже очень хорошо прослеживается. И при подготовке прошлого трехлетнего цикла, и сейчас за ориентир индексации тарифов взят уровень именно целевой инфляции Банка России в 4%. Все индексации должны быть не выше этого уровня. Особенно в той части, которая касается конечных тарифов для населения, что очень важно и больше всего влияет на инфляционные ожидания.

Долгосрочная стабильность и предсказуемость очень важна как для самих компаний, которые поставляют эти услуги. Им тоже это позволяет строить долгосрочные бизнес-планы, принимать программы развития, принимать планы по сокращению издержек, понимая, что чем эффективнее они будут себя вести, чем сильнее будут снимать издержки, тем больше у них появится ресурса для собственного развития в рамках ограниченного роста тарифов. Понятно, что для потребителей понимание, сколько будет стоить электроэнергия, сколько будет стоить природный газ, тоже очень важны.

Момент с точки зрения составления бизнес-плана и принятия инвестиционных решений. Чем больше предсказуемости – и это касается не только тарифов, это касается всего – тем у нас больше будет уровень инвестиций в экономике. Поэтому в качестве следующего шага мы думаем о том, чтобы подготовить такой документ, как «Основные направления тарифной политики», где четко по основным секторам прописать, как будут развиваться тарифы и долгосрочные ориентиры, чтобы этот документ обсуждался. Обсуждался публично, принимался Правительством и был ориентиром для долгосрочной политики и для экономики, понимания куда мы движемся.

Что очень важно, на самом деле, что вся долгосрочная устойчивость имела место, нам очень важно идти по пути повышения эффективности компаний, которые работают в этом секторе. Так что если мы не сможем держать издержки под контролем, какие бы тарифы не пыталось реализовать Правительство, реальность может быть выше определенного уровня. Поэтому здесь очень позитивный момент – то, что в первом чтении принят законопроект об обязательном аудите естественных монополий. Я думаю, нужно очень активно двигаться по пути внедрения системы бенчмаркинга. Причем не только внутрироссийского, но и глобального, для того, чтобы понимать, где есть пространство для сокращения издержек. И если это пространство будет реализовываться – опять же увеличение инвестиционных программ этих компаний без угрозы более высокого роста тарифов.

Эльвира Набиуллина: Но вопросы возникают не только по отношению к финансовой сфере. У нас и нефинанасовый сектор – компании наращивают валютные кредиты. Тем более, что кажутся они более дешевыми, если берут валютные кредиты по более низкой ставке. Не всегда понимаешь, что там есть валютный риск. И у компаний, которые экспортируют, возникает ощущение, что у них все эти валютные риски естественным образом захеджированы, потом что есть валютная выручка. Мы понимаем, что могут происходить внешние шоки разного рода, которые показывают, что этот так называемый естественный хедж может и не сработать. Вот видите ли вы здесь какую-то перспективу и необходимость дополнительного регулирования уровня валютных рисков в целом в нашей экономике, не только в банковском, не только в финансовом секторе?

Максим Орешкин: Действительно, здесь есть, мне кажется, два заблуждения. Это то, что, во-первых, наши нефтяные компании считают, что они долларовые компании. Хотя если просто посмотреть историю, то станет понятно, что рублевая цена нефти на самом деле ведет себя гораздо устойчивее, чем долларовая. Поэтому большой объем валютного долга даже для них обернулся очень высоким стрессом, когда нефтяные цены упали. Все прекрасно помним и ситуацию 2008 года, и 2014 года. В обоих случаях без помощи государства по разным каналам – в 2008 году это были прямые кредиты из ФНБ отдельным компания, в 2014 году - это более рыночный механизм предоставления валютного Репо со стороны ЦБ. Но в любом случае частный рынок не справился с теми валютными рисками, которые у него были на балансе, и государству пришлось оказывать поддержку. Если бы государство и в том, и в другом случае не вступило, мы увидели бы серьезные банкротства в нефинансовом секторе, которые потянули бы цепную реакцию в целом для финансовой системы. Поэтому здесь с точки зрения государства при неизменном установлении принципов плавающего валютного курса государству надо стараться отслеживать долгосрочные системные риски и смотреть как эти риски могу повлиять на финансовую стабильность в перспективе нескольких лет.

Второй момент – это заблуждение, что валютный долг дешевле рублевого. У нас зачастую, когда делают такие выводы, просто сравнивают текущие платежи – здесь процентная ставка такая-то, здесь - повыше, поэтому этот будет дешевле. Опять же если посмотреть исторически, то здесь ситуация на самом деле окажется иной. Рублевые заимствования даже по более высокой ставке зачастую оказываются гораздо дешевле, чем валютные. Те, кто не брал на себя валютные риски, оказались в итоге в более комфортной ситуации.

Это важно понимать, что те структурные изменения, которые происходят – мы говорим про низкую инфляцию в России, - означают, что уровень номинальных процентных ставок становится ниже. Мы видим, например, по тем же долгосрочным кредитам, поскольку ОФЗ уже имеет ставку по 7,5% в десятилетней перспективе. При этом если посмотреть на долларовые ставки, они уже идут в другую сторону – повышаются. Если взять крупнейшие российские компании, то спред ставок, которые они могут занимать между рублями и долларами, постепенно и довольно быстро сужается. Сейчас это уже порядка 0,04%, т.е. даже текущая разница стоимости кредитования довольно низкая.

Также тот риск, о котором не стоит забывать, это санкционные риски, которые тоже ведут к рискам ухудшения рефинансирования, риски шоков внешней финансовой системы, которые тоже могут принести риски. Поэтому я считаю, что сейчас мы находимся на той точке, когда у нас закончился тренд на снижение внешнего долга, связанного с санкционными историями и возможностями занять на внешних рынках. Начинается новый тренд, когда крупнейшие российские компании будут уже по экономическим причинам все больше переходить в рублевое финансирование. На самом деле это тренд, который влияет на многие макроэкономические показатели, будет влиять на платежный баланс и на ситуацию на валютном рынке. В принципе можно подумать о том, чтобы этот тренд поддержать, в определенное русло направить, чтобы и этот тренд, в том числе нивелировал систему рисков для финансовой стабильности.

Максим Орешкин: Проблемы у российских компаний как раз начались, связанные с инфляционными ожиданиями. Потому что часто мы видим историю про волатильность курса, волатильность инфляции в последние несколько лет, как вслед за этой волатильностью росли инфляционные ожидания компаний. И они позволяли своим поставщикам значительно поднять цены, увеличить издержки. Как только уходила волатильность и показатели стабилизировались, зачастую происходило сжатие маржи, и компании начинали жаловаться, почему инфляция и курс не такой, какие мы закладывали в свои ожидания. Хотя Центробанк весь этот период пытался коммуницировать, что цель в 4% будет достигнута в 2017 году, ни разу от этой коммуникации не отошел, и, что самое важное - этой цели достиг.

Но доверие взращивается годами. Поэтому, надеюсь, что при следующем развитии ситуации, компании нефинансового сектора такие ошибки повторять не будут. Что связано с хеджированием валютных рисков валют. Это связано прежде всего с культурой управления валютой и рисками в целом в нефинансовом секторе. Я когда в банковской системе работал, занимался, в том числе работой с компаниями по хеджированию валютных рисков. И часто есть очень большая проблема, что есть серьезное отличие в понимании этой проблемы между акционерами и теми, кто занят конкретным управлением данного риска. 

Заключение валютного соглашения в случае прибыльности и результативности ничего хорошего это не принесет, в случае убытка ведет к серьезным последствиям внутри компании и к серьезному стрессу. Поэтому важно двигаться по пути развития финансовой грамотности, создания стандартов управления валютными рисками компаний, для того, чтобы и на уровне акционеров, и на уровне менеджеров было единое понимание всей этой истории, чтобы способствовать развитию рынка.

Что государство может делать со своей стороны – это такую политику проводить в отношении государственных компаний, чтобы у них валютные риски не накапливались на балансе. Важно, чтобы компании в нефинансовом секторе занимались тем, чем они должны заниматься – повышением производственной эффективности, поиском новых рынков сбыта. А зачастую у нас компании пытаются как-то увеличить доходность своего бизнеса за счет тех или иных валютных рейтингов. И мы видим, как желание урвать чуть-чуть побольше доходности в текущем периоде за счет принятия большого объема рисков ведет к таким негативным последствиям. Поэтому такого рода активность компаний нефинансового сектора и компаний с госучастием надо пытаться ограничивать и, конечно, заставлять их работать в правовом поле.

Эльвира Набиуллина: Были какие-то идеи о том, что вы такие инструменты хеджирования будете развивать с участием институтов развития. Эти идеи еще живы, или вы считаете, что это абсолютно естественное рыночное развитие таких инструментов хеджирования?

Максим Орешкин: Идеи живы, но эта идея не того, чтобы подменить собой финансовый рынок. Это идея того, чтобы сделать механизм в части управления валютными рисками более прозрачным, сделать его более понятным, чтобы тот менеджер, который принимает решение о направлении заключения какого-то контракта, мог объяснить потом, почему он принял такое решение, что он выбрал самые лучшие котировки, потому что воспользовался единым окном, которое помогало какие-то транзакционные издержки в этой части снизить. Над этим работаем вместе с ЦБ. Если осенью удастся тему добить, будем продолжать ее продвигать вперед.

Эльвира Набиуллина: Как вы видите, какие вызовы стоят и перед реальным сектором экономики, и банками и финансовыми институтами? Как научиться жить в условиях низкой инфляции? Что это будет для всех нас означать?

Максим Орешкин: Действительно, мы очень долго ждали наступления эры низкой инфляции. Об этом говорили долгие и долгие годы. Наконец-то мы в нее входим, но то, что есть сейчас, то, что многие компании, многие участники финансового рынка просто не готовы и не понимают, что несет эта ситуация стабильной и низкой инфляции. Вещь эта очень положительная, но для некоторых бизнес-моделей, конечно, несет очень серьезную угрозу. Ну вот, например, если обратиться к банковскому сектору. Когда инфляция 20%, спрятать операционные издержки очень легко. Можно добавить два, три, четыре процента, ставки при этом не очень сильно изменятся. Когда мы находимся в низкоинфляционном режиме, спрятать высокие инфляционные издержки, сложить в процентную ставку уже невозможно. Поэтому в принципе низкоинфляционная экономика - это экономика, которая не терпит низкого контроля за издержками, не терпит высоких издержек. Это касается предприятий, но в первую очередь посредников. А банки как раз являются типичным финансовым посредником. И по мере того как у нас инфляция в последние годы снижалась, мы видели, что модель многих банков, если брать их длинные кредитные циклы, она показывает на длинном горизонте очень низкие результаты с точки зрения прибыльности, иногда даже отрицательные. 

Если взять последний кредитный цикл, который начался где-то в 2010 году и пика достиг в 2014 году, и посчитать прибыльность, которую кредитный цикл принес для банков, с учетом всех тех плохих долгов, которые частично списаны и которые еще будут списываться в ближайшие годы, то мы видим, что рентабельность капитала, той модели, которая работала в тот период, показалась очень низкой. 

Что будет происходить с банковской системой дальше? Во многом таким примером может стать Восточная Европа, я бы назвал такой процесс «полонизация» банковской системы. И те траты, которые мы видели в Восточной Европе при переходе к ситуации с низкой инфляцией, во многом будут проявляться и в России. Это некоторые тренды консолидации, потому что опять же банки, которые не могут контролировать свои издержки, не могут иметь современные информационные системы, будут проигрывать конкуренцию и постепенно уходить с рынка тем или иным способом.

Очень важный тренд, который мы видели больше в Восточной Европе, и главный тренд в российской банковской системе на ближайшие годы – это агрессивное снижение издержек у тех игроков, которые будут оставаться лидерами. Те кто не справится с этим трендом, будут уходить.

И третий важный тренд – рост конкуренции для банковской системы с точки зрения рынка ценных бумаг, небанковского финансового посредничества, пенсионных фондов, продуктов по страхованию жизни - там через автоматизацию процессов тоже можно добиться очень высокого и быстрого снижения издержек относительно банковской системы, и доля таких продуктов в структуре финансовой системы будет расти. 

Поэтому главная задача банков на ближайшие 5-6 лет – переход к новой эффективной модели. Понятно, что в сокращении издержек – главная история – цифровизация процессов, отказ от розничной сети, перевод большого количества операций в Интернет, - это те тренды, которые мы видим на рынке, лучшие банки их возглавляют, и благодаря им удается добиться низкого уровня издержек.

Второй момент очень важный – это рост непроцентых доходов за счет развития бизнеса, как сервисной платформы для клиента. Банк должен стать не просто местом, где он может получить кредит. В перспективе 5-10 лет банки должны полностью забрать функцию бэк-офиса у нефинансового сектора и вести за компанию бухгалтерию, налоговую отчетность. Как раз банк за счет эффекта масштаба может очень существенно сократить эффекты системы в целом и за счет этого получать дополнительную прибыль. Фантазировать можно абсолютно далеко - сказать, что и функции кадровой службы предприятий, например могут перейти к банкам, и за счет внедрения современных служб, современных платформ могут дать большую прибыль нефинансовому сектору. Это в целом, сокращение транзакционных издержек.

Третий важный фактор – история, связанная с информацией. Банк становится тем местом, куда стекается большой объем информации за счет использования тех данных, которые есть внутри него, тех данных, которые доступны вокруг банка – в целом в информационном поле. Это применение современных технологий анализа больших данных, искусственного интеллекта, машинного обучения – это то, что поможет серьезно сократить свой кредит, который банки берут на себя, но и также создавать новые продукты, продавать их сторонним клиентам, основываясь на той информации, том массиве данных, который у банков есть в наличии.

Понятно, чтобы успешно реализовывать новую модель есть два ключевых момента: наличие модели управления в банках, которая позволяет проводить изменения и при этом сохранять общую устойчивость системы. То есть вести изменения вперед, проводить их до конца, при этом не ставить под угрозу стабильность системы в целом.

Второй элемент – люди, которые способны реализовывать такую модель управления, способные генерировать новые идеи и имеют все необходимые компетенции для того, чтобы доводить их до имплементации.

Но в целом, повторюсь, низкая инфляция - это очень хорошо. Происходящее снижение ставок будет способствовать восстановлению спроса на кредиты со стороны экономики и станет одним из главных драйверов нового кредитного цикла, который в целом будет поддерживать дальнейший поворот экономики к инвестициям.

Эльвира Набиуллина: Вопрос ключевой – как запустить мотор экономического развития, что для этого нужно сделать и какие финансовые инструменты могут быть наиболее востребованными, какие нужно развивать? Мы как-то говорили, что нам нужно дополнительно около 5 трлн. рублей инвестиций. Мы все понимаем, что это не государственные источники инвестиций в таких объемах. И понятна роль финансового сектора в обеспечении этих инвестиций и в том, что финансовый сектор будет эффективным посредником с тем, чтобы заставить сбережения, которые не очень маленькие в нашей стране, работать на инвестиции. Как, на ваш взгляд, данный механизм запустить?

Максим Орешкин: Роль государства должна быть не в том, чтобы просто увеличить расходы и направить все средства на инвестиции. Должна быть роль более умного использования тех ресурсов, которые есть внутри бюджета. Если мы посмотрим в той же инфраструктуре, что мы сейчас имеем, ключевые объекты практически полностью строятся за государственный счёт и финансируется на 2-3 года строительство объектов, которыми можно пользоваться 20-30 лет. А государство несет на себе все риски, связанные с изменением сроков строительства, завышением сметной стоимости, высокой стоимости обслуживания этого объекта потом.

В целом система остается очень неэффективной, и даже тот ресурс, который есть у государства, используется неэффективно. В последние годы государство не создавало стимулов для региональных губернаторов искать возможности включения частного ресурса. Все, чем занимаются сейчас все уровни власти – это ходят в министерство финансов и выпрашивают деньги на проекты, потому что это единственный источник финансирования инфраструктурных проектов.

Как я уже говорил в начале, инфраструктура – это одна из фундаментальных вещей, которая нужна для обеспечения высоких темпов экономического роста. Потому что без достаточной и необходимой инфраструктуры невозможна реализация многих инвестиционных проектов, с одной стороны, с другой стороны, инвестиции в инфраструктуру – это тоже очень важный элемент инвестиционного процесса в целом. Здесь важно привлечение частного капитала и частных игроков к финансированию этой части. 

Что касается в целом инвестиционных проектов, то главная и первостепенная задача – это создавать такие условия, чтобы количество рентабельных проектов, которые можно финансировать на различных условиях, существенно возрастало в экономике. Это и история, связанная со снижением уровня издержек, с правильной оценкой рисков, и внедрение эффективных бизнес-моделей, которые позволяют в заданных условиях добиваться высокой рентабельности бизнеса и реализовывать эти инвестиционные проекты. 

Тут тоже очень много проблем. И начинаются они с отсутствием культуры подготовки проектов в России. Очень мало проектов проходят такую проработку, когда уже с конкретным проектом можно прийти в банк и получить финансирование. И здесь, я думаю, стоит государству немножко подставить плечо с точки зрения помощи в подготовке этих проектов, задания единых стандартов. Надеемся, что ВЭБ в союзе с другими банками это плечо подставит.

Большая проблема у нас, конечно, связана с наличием акционерного капитала. Это в целом очень большая проблема для экономики. И я думаю, здесь первичный вопрос, с одной стороны, защищенности прав собственности, с другой - развитие акционерного капитала, чтобы через инструменты доступности, через биржевые инструменты – выпуск акций крупными предприятиями, средними, малыми - больше капитала могло идти в проекты. Потому что действительно, экономика испытывает очень серьезный дефицит. 

Что государство может сделать, чтобы все эти проблемы преодолевать? Первое и самое важное - это, конечно, создание стабильной предсказуемой среды на уровне макроэкономики. Мы сегодня говорили, о том что и инфляционное таргетирование, и бюджетные правила – это все те инструменты, которые обеспечивают долгосрочную устойчивость ключевым макроэкономическим показателям и снимают риски с бизнеса. Но важно сегодня говорить и о микроэкономической среде. Например, тарифы – их предсказуемость, налоговый режим, неналоговые платежи. Сейчас мы пришли к единому пониманию, как мог бы выглядеть новый законопроект, регламентирующий введение неналоговых платежей для бизнеса и ограничивающий, тоже делающий предсказуемой среду для бизнеса в этой сфере. Это и вопрос доступности рынков сбыта других стран, все, что связано с экспортом, развитием торговых отношений. 

Все вместе – стабильная предсказуемая, понятная среда, сильное снижение оценки рисков теми бизнесменами, которые принимают решения об инвестиционных проектах, или которые больше собственного капитала вкладывают в развитие инвестиционных проектов. Ресурс в виде прибыли у российских предприятий есть. 

Нужно развивать специальные институциональные структуры распределения рисков. Мне кажется, тот законопроект, над которым работали вместе с вами и Министерством финансов, связанный с поправками в синдицированное кредитование, позволит делать в нем разные транши и финансировать один проект разными деньгами с разной толерантностью, призванных у разных типов инвесторов. 

Это тоже очень важно. Мне кажется, в этом большая перспектива есть для развития инструмента, который сможет сделать систему финансового посредничества более тонкой, и для конкретного сбережения или волевых сбережений, находить конкретные проекты в реальном секторе экономики. 

Понятно надо активно запустить на первой стадии точечную поддержку со стороны государства, либо снятие процентного риска, обеспечить возможность долгосрочного финансирования. То, о чем мы договорились: государство, Сбербанк, проект по фабрике проектного финансирования, будут готовы на себя брать риск изменения и отклонения инфляции от уровня 4% в долгосрочной перспективе. 

Правительство верит в инфляцию в 4%. Центральный банк верит в инфляцию в 4%. Мы все вместе делаем все возможное, чтобы инфляция была на этом уровне. Но к сожалению, пока еще долгосрочные инфляционные ожидания не находятся на заявленном уровне в 4%, поэтому здесь уже на некий горизонт, несколько лет можно подставить плечо, и этот риск взять на себя. 

На самом деле Министерство финансов этот риск берет на себя постоянно, когда выпускает инструменты с плавающей доходностью. Это то, на что, когда я еще работал в Министерстве финансов, мы пошли, когда в начале 2015 года был максимальный стресс на финансовом рынке – приняли решение активно выпускать инструменты с плавающей доходностью. Мы верили в то, что инфляция упадет, что ставки снизятся, рынок в это верил, и государство взяло на себя риск – капитал финансировать по плавающей процентной ставке. 

Понятно, тот механизм, то пространство возможностей, которое есть у государства – это низкий государственный долг, поэтому механизм государственных гарантий тоже может быть частично использован. Но, что очень важно, чтобы государственные гарантии не подменяли, чтобы это не приводило к полному переносу рисков конкретных проектов на государство. Это всегда ведет к долгосрочным негативным последствиям, и применение государственных гарантий должно быть точечное, ч